Дорога сквозь смерть. Как спасали блокадный Ленинград

— Я родилась в Ленинграде в 1935 году, город переживал стремительную индустриализацию, открывались новые корпуса огромного Кировского завода. Дети строем ходили в зоопарк, в театры и цирк на Фонтанке. Не буду врать, что хорошо помню, как начиналась война, но продовольственные карточки появились быстро. Так же быстро, как взрослые на улицах вдруг совсем перестали улыбаться. К концу лета стало понятно, что немец рвётся к городу, эвакуация населения явно запаздывала.

Меня, ещё до того как немцы вплотную подошли к городу, вывезли в Тулу. Тогда бывали курьёзные случаи, когда электрички с дачниками отправлялись на дальние станции и оказывались уже за линией фронта.

А вот мой будущий муж, Иван Карлович Ланге, спокойно покинуть Ленинград не успел и стал одним из первых пассажиров знаменитой Дороги жизни. Детей и женщин вывозили из города с помощью всех доступных плавсредств: все прогулочные катера и судёнышки на Неве были мобилизованы под эти цели, все баржи, все суда Краснознамённой Ладожской военной флотилии. И вся эта спешная эвакуация сопровождалась непрекращающимися бомбёжками со стороны немецкой авиации, — рассказывает Ирина Андреевна Тохмачёва, видевшая лишь первые отголоски борьбы Ленинграда за жизнь. Вернувшись же назад, она связала свою судьбу с человеком, которого спасла для неё Дорога жизни.

— Он у меня из балтийских немцев был. Я его фамилию-то не брала: хранила память об отце, инженер-капитане второго ранга, погибшем во время Таллинского перехода в сентябре 1941-го. Мы тогда-то, конечно, ещё об этом не знали, и мать всё беспокоилась о его судьбе... и о судьбе Ленинграда, всё слушала, что там происходит, а я всё думала, что станет с нашей квартирой?

После снятия блокады семья Тохмачёвых вернулась домой. Удивительно, но уцелели не только дом и квартира, уцелела и вся мебель, и книги — сказалось то, что дом был "адмиралтейским". Пострадало только пианино — от страшных морозов 1941-го треснула чугунная рама, но переживший блокаду инструмент и сейчас верой и правдой служит уже внукам Тохмачёвой, оставаясь для их семьи своеобразным призывом к жизни, призывом из того, далёкого по времени, но такого близкого непокорённого Ленинграда.

Гитлер любил назначать наших героев войны своими личными врагами. Если бы сумасшедший фюрер пошёл чуть дальше в своём безумии, ленинградская Дорога жизни точно стала бы ещё одним его личным врагом, с которым не справился ни он, ни его товарищ Маннергейм.

Немцы и финны плотно обложили Ленинград. Единственно возможной была связь с "большой землёй" по воздуху или по Дороге жизни, сквозь Flaschenhals — так эта тонкая ниточка, связывавшая Ленинград с "большой землёй", называлась в немецких оперативных документах. Это "бутылочное горлышко" немцы и финны изо всех сил старались закупорить.

В результате их действий и изменения ледовой обстановки несколько раз менялся маршрут Дороги жизни, например, когда в начале ноября 1941 года немцы захватили Тихвин и была перерезана последняя железнодорожная ветка, соединявшая Ладогу со страной, пришлось уже "на материке" построить дорогу длинною в 308 км — а это половина расстояния от Ленинграда до Москвы. И по этой дороге — Военно-автомобильной дороге № 102 — беспрерывно шли грузы к берегу Ладоги, в блокированный Ленинград. В декабре Красная армия отвоевала железную дорогу, а значит, возросла и интенсивность грузоперевозок.

В городе на 1 января 1942 года оставалось всего лишь 980 тонн муки, которых не хватило бы и на два дня. Положение населения было настолько тяжёлым, что Военный совет Ленинградского фронта, рассчитывая в ближайшее время на улучшение подвоза продовольствия по Ладожской трассе, принял решение о прибавке хлебного пайка.

В дневнике одной ленинградки в этот день записано: "25-го числа меня подняли в 7 часов утра вестью: хлеба прибавили... Трудно передать, в какое всенародное ликование превратилось это увеличение пайка, как много с этим было связано. Многие плакали от этого известия, и дело тут, конечно, не в одном хлебе... Как будто какая-то брешь открылась в глухой стене, появилась живая надежда на спасение, острее поверилось в прочность наших успехов, и одновременно резкой болью отозвался весь ужас нашей нынешней жизни: голод, темнота, холод, вечная угроза обстрелов и взрывов".

Только за первую блокадную зиму и только по ледовой Дороге жизни было доставлено около 250 тысяч тонн продовольствия и эвакуировано более 500 тысяч жителей.

Первые машины по льду Ладоги прошли весь путь целиком лишь 21 ноября. До этого было несколько безуспешных попыток: лёд толщиной 12—15 см не выдерживал даже одной порожней полуторки.

При этом ледовая Дорога жизни проходила недалеко от линии фронта. Её непрестанно бомбила немецкая авиация, более того, была опасность, что немцы отважатся выйти на неверный ладожский лёд и атакуют дорогу с юга, с захваченного ими южного берега Ладоги. Поэтому Дорогу жизни необходимо было тщательно охранять. Для этого было создано две полосы укреплений, состоявших из расположенных в нескольких километрах друг от друга деревянных срубов, обложенных мешками с песком, на которые намораживался лёд. Через каждые три километра были созданы огневые точки с орудиями малокалиберной артиллерии. Каждые один-два километра — зенитные пулемётные точки, а с воздуха магистраль защищали шесть истребительных авиаполков (около 250 самолётов).

Так на Дороге жизни поддерживалась жизнь. Но родилась она задолго до того, как на Ладоге встал лёд.

Первые баржи с продовольствием для Ленинграда доставил на осиновецкий рейд 12 сентября 1941 года пароход "Орёл". На одной барже (№ 1214) находилось зерно, на другой (№ 6207) мука и рожь в мешках (всего 626 тонны зерна и 116 тонн муки). Из-за сильного волнения их не удалось завести в бухту и пришлось оставить на буксире у "Орла", стоящего на рейде. Усилившийся ночью шторм разбил и эти баржи: одна затонула, а другую выбросило на берег. Но большую часть груза удалось спасти.

Шторма и неподготовленные для приёма больших объёмов грузов пирсы были, конечно, далеко не единственной проблемой для моряков Северо-западного речного пароходства. Главной проблемой стала нехватка плавсредств. Почти все озёрные баржи и буксиры оказались запертыми в Неве. Суда, дерзавшие выскочить из горловины, тонули от огня прямой наводки немцев, расположившихся на левом берегу реки. Привести суда из Онеги не давали перехватившие реку Свирь финны.

В затонах Новой Ладоги находилось несколько десятков озёрных барж, брошенных в мирное время на слом как не пригодные к плаванию по нормам регистра. Вот к этим прожившим свой век списанным судам и были обращены все надежды. При помощи военных моряков было восстановлено в общей сложности 27 барж под сухие грузы. Ремонт вели посменно, однако машинисты, слесари и токари трудились с раннего утра до поздней ночи. Когда ремонтная комиссия приняла суда, сдаточная команда попросила лишь одного — выспаться.

Но и этим утлым судёнышкам, с трудом пробивавшимся сквозь волны бушующей Ладоги, непрерывно грозил враг: немцы — постоянными налётами авиации, финны — надводным флотом.

По-настоящему мощной военной флотилии у финнов, конечно, на Ладоге не было: ей просто неоткуда было взяться в 1941 году, поскольку по результатам Зимней войны вся акватория Ладожского озера отошла Советскому Союзу. Но кто знает, как бы сложилась судьба первой военной навигации на Ладоге, будь там у финнов хоть сколько-нибудь значительный флот.

А весной 1942 года на помощь финской флотилии были переброшены ещё и торпедные катера союзников: немцев и даже итальянцев. Правда, до Лахденпохьи — города на севере Ладоги — они добрались только в июле, поскольку перевозка катеров была связана со множеством сложностей. Так, итальянские катера на транспортных платформах проделали путь по всей Европе от Специи до Штеттина, откуда их на пароходе перевезли в Хельсинки, затем на буксире по шхерам довели до Выборга. Далее по Сайменскому каналу и, наконец, довезли грузовым поездом до Лахденпохьи, где располагалась главная база финско-немецко-итальянской флотилии. Основной их целью была Дорога жизни. Так, например, 22 октября объединённая эскадра попыталась захватить остров Сухо, чтобы тем самым закупорить "бутылочное горлышко", однако вылазка эскадры была отбита с большими потерями для неё, и очередная попытка прервать снабжение города не удалась.

Вот свидетельство из захваченных донесений итальянских офицеров, участвовавших в боевых действиях на Ладоге (в скобках примечания советского военного) :

"Последующие выходы катеров MAS... были безуспешными, кораблей противника обнаружено не было. (Между тем движение на наших коммуникациях не прекращалось, конвои по большой трассе шли беспрерывно. — В. Ч.) Безрезультатными были также боевые походы совместно с немецкими вооружёнными паромами, а также выходы для выполнения других задач... Выходов катеров на выполнение боевых заданий было очень много, но результатов весьма мало: один сторожевой катер противника, застигнутый на рассвете на близком расстоянии от побережья (200 метров), был потоплен огнём артиллерии береговой обороны; другой сторожевой катер получил повреждения от попадания снарядов во время боя с нашим катером MAS, но не затонул; обстреляна была также канонерская лодка".

Вообще разговоры о пассивности финских войск сильно преувеличены. Трусливыми они были, а вот пассивными стали только в 44 году, когда наши войска взяли Выборг. Дело в том, что за два с половиной десятка лет, прошедших после отделения Финляндии от России, эта северная страна прошла через стремительную нацификацию. Самые оголтелые, агрессивные лозунги самых правых, фашиствующих партий о построении "Великой Финляндии до Архангельска" (и даже до Урала) повторялись на самом высоком уровне.

Достаточно взглянуть на карту, чтобы понять, что ни на какой "старой границе" войска Маннергейма не остановились. Напротив, они продвинулись глубоко на восток и юг, а возглавлявший их Карл Густав Маннергейм навсегда покрыл свою седую голову несмываемым позором, приказывая создавать концентрационные лагеря для этнических русских в Карелии, снова и снова бросая подконтрольные ему части на то, чтобы уже двойным кольцом охватить и без того погибавший от голода многомиллионный город, в котором он когда-то проходил службу. Чтобы перерубить единственную нить, связывавшую "блистательный Петербург" со страной.

Дорогой жизни шёл к нам хлеб,

дорогой дружбы многих к многим.

Ещё не знают на земле

страшней и радостнй дороги, —

как писала Ольга Берггольц.

Где есть жизнь, там есть и смерть — простая диалектика, оборачивавшаяся тысячами смертей и трагедий для тех, кто встал на Дорогу жизни. Говорят, в хорошую погоду кое-где до сих пор можно видеть сквозь толщу ладожской воды лежащие на дне полуторки. Они сотнями уходили под лёд — сколь ни были суровы морозы 1941-го, даже они не могли проморозить Ладогу настолько, чтобы по ней беспрепятственно прошли тысячи тонн грузов, необходимых городу. Когда уходы под лёд стали слишком часты, распоряжением начальника дороги № 101 минимальной дистанцией между машинами стали 100 м. Периодически трасса менялась: льду давали схватиться по новой, щели заливали водой. Вообще на Дороге жизни работали десятки тысяч людей, в том числе тех, кто буквально жил на льду. Тем не менее вовсе исключить трагедии не удавалось.

Но самые страшные из них связаны со временем рождения Дороги жизни — летней и осенней навигацией 1941 года.

16 сентября из порта Осиновец в порт Новая Ладога вышел тот самый пароходный буксир "Орёл", который открыл блокадную навигацию на Ладоге 12 сентября. На буксире он вёл баржу № 725. На борту баржи кроме 408 курсантов Дзержинки находилось ещё около 800 человек — из Военно-морской медицинской академии и Главного гидрографического управления, Военно-инженерного, Гидрографического и нескольких ремесленных училищ. Некоторые ехали с семьями — жёнами, детьми и стариками.

Ничто не предвещало беды. Но около трёх часов ночи разразился шторм, доходящий до девяти баллов. Деревянная посудина не выдержала напора стихии, её корпус треснул, в трюм, где находились люди, хлынула вода. Баржа № 725 тонула несколько часов. Несколько часов, наполненных ужасом гибнущих людей, открытыми навстречу смерти глазами тонущих женщин, мужчин, детей. Каждый час ознаменовывался новой трагедией. Множество женщин и детей, чтобы защитить их от волн, собрали в шкиперскую рубку баржи, по сути — в сруб, установленный на палубе. Но в какой-то момент всю рубку целиком просто смыло за борт, она камнем ушла в воду.

Отдавший буксирный трос "Орёл" постоянно слал сигналы SOS, но первыми на них среагировала немецкая авиация. К неистовству волн добавились бомбы, сброшенные с немецких штурмовиков. "Орёл" много и безуспешно маневрировал, пытаясь подойти к барже, но суровый ладожский ветер грозил ещё одним кораблекрушением, поэтому людей поднимали только из воды, даже не пытаясь снять с палубы баржи гибнущих людей. "Орёл" бросало как щепку, но команда буксира отчаянно боролась за спасение тех, кого можно было спасти. Всего капитану "Орла" удалось спасти 162 человека. Позже пришла на помощь канонерская лодка "Селемджа", которая подняла из воды и спасла ещё 26 человек. Остальные погибли в неверных волнах бушующей Ладоги.

Трагедия баржи № 725 не единственная трагедия этих дней, но именно после трагедии с баржей № 725 перевозка людей баржами — как эвакуация, так и доставка пополнения фронту, — была запрещена.

Никакой современный мегаполис не может выживать без электричества, топлива и связи с внешним миром.

Со связью сложности у Ленинграда создались, когда 30 августа немецко-фашистские войска захватили станцию Мга и проводная связь по самой современной в СССР постоянной воздушной линии, построенной от Ленинграда через Волхов и Лодейное поле перед самой войной, оказалась прерванной.

По воспоминаниям наркома связи СССР, начальника Главного управления связи Красной армии Ивана Терентьевича Пересыпкина, к началу сентября единственным направлением проводной связи от Ленинграда к левому берегу Невы, а следовательно, к Москве, оставался подводный кабель, проложенный в районе Шлиссельбурга. Но 8 сентября прервалась и эта линия. Попытки отбить Шлиссельбург у противника не увенчались успехом, и в дальнейшем связь блокированного нацистами города с "большой землёй" осуществлялась исключительно по кабелям, проложенным по дну Ладожского озера. Однако полевые кабели не всегда пропускали силу тока, достаточную для связи по аппарату Бодо — на тот момент основному средству связи Ставки ВГК с фронтами.

Проблема вскрылась при назначении Георгия Константиновича Жукова в качестве представителя ставки на Резервный фронт. К этому времени ситуация под Ленинградом стабилизировалась, и воля и решимость "главного пожарного" Сталина потребовались под Москвой. Директива об отзыве Жукова с Ленинградского фронта была подписана 6 октября, но передать её по аппарату Бодо удалось только 7-го: проблема была в тех самых полевых кабелях, проложенных по дну Ладоги. Получив серьёзный нагоняй от Сталина за проволочку, нарком связи приказал решить проблему кардинально — прокладкой специального подводного кабеля. Однако его ещё предстояло найти, поскольку на балансе наркомата он не значился, хотя до войны в Ленинграде такой кабель производился и не мог быть весь израсходован. В результате нужное количество действительно было найдено в Ленинградском торговом порту.

После этого началась подготовка к прокладке кабеля, которая велась непрерывно днём и ночью. Специалисты завода "Севкабель" спаяли и смонтировали кабель в четыре конца, длиною по 10—11 км. Затем кабель доставили к берегу Ладожского озера, окончательно смонтировали и погрузили на баржу. Общая длина его составляла свыше 40 километров. При этом авиация противника неоднократно бомбила район погрузки кабеля.

Работа по прокладке проходила в крайне тяжёлых условиях: при шторме, доходившем временами до 8—9 баллов, и непрекращающихся налётах авиации противника. Однако несмотря на все трудности связисты, моряки и водолазы успешно выполнили эту важную задачу за восемь часов напряжённейшей работы.

Ещё более героической и сложной была прокладка по дну озера трубопровода для нефтепродуктов — первого, кстати, в мире подводного трубопровода. Строительство, которое началось 5 мая и было закончено уже 16 июня — то есть на семь дней раньше отведённого правительством срока, — велось в непосредственной близости от линии фронта (2—2,5 км), под непрерывным огнём противника. Стальной трубопровод длиной 29 километров (в том числе — 21 километр под водой) проходил на глубине до 13 м. Для его сооружения были привлечены водолазы Экспедиции подводных работ особого назначения (ЭПРОН), которые стыковали секции труб прямо на дне. Среди них была и первая в СССР женщина-водолаз Нина Соколова. С первых дней блокады она была в составе ЭПРОН, в годы войны им пришлось восстанавливать в блокированном городе повреждённые бомбёжками подводные силовые кабели, строить причалы на Дороге жизни, поднимать ушедшие под лёд грузовики, баржи с продовольствием, цистерны с горючим. Кстати, именно Нине Соколовой принадлежала сама идея прокладки трубопровода. Во время командировки в Москву она оказалась в одном самолёте с начальником восстановительных работ Ленинградского фронта Иваном Зубковым. "Это же так просто, — сказала она ему, — под Ладогой по дну провести бензопровод". И буквально на коленке нарисовала всю схему его прокладки.

Летом того же 1942 года примерно по тому же маршруту удалось протянуть и пять нитей высоковольтных кабелей от частично восстановленной Волховской ГЭС. Первый ток первая нитка дала 24 сентября.

Ленинград, обречённый Гитлером на смерть, стал символом Жизни для всех советских людей: зная, что держится Ленинград, с удесятерённым мужеством сражались воины под Москвой и Сталинградом, на Кавказе и подо Ржевом, в Крыму и в Воронеже. Имя Ленинграда стало символом несгибаемой, суровой стойкости, а "ленинградец" — почётным званием даже для тех, кто родился через десятилетия после снятия блокады.

Ленинград не просто существовал, не просто выживал — он несмотря на голод, холод и смерть жил полноценной жизнью, что само по себе уже наполняло сердца врагов ужасом. 13 сентября 1941 года Москва получила из Ленинграда сигнал: "Слушай нас, родная страна! Говорит Ленинград, говорит город Ленина!.." и ретранслировала его на весь СССР. В течение года сигнал из полностью блокированного Ленинграда доходил до сражающейся страны исключительно с помощью ретрансляции через Москву. Однако уже через год, осенью 1942-го, гражданские связисты города-героя смогли обеспечить самостоятельную трансляцию вещания на весь СССР и близлежащие европейские страны.

Но Ленинград не просто жил — он ещё и помогал стране. В 1941 году, когда ситуация под Москвой накалилась до предела, танки КВ-1, выпущенные Кировским заводом, предназначавшиеся Волховскому фронту и уже переправленные через Ладогу, были перенаправлены под Москву. И ещё один простой пример — в осаждённом Ленинграде на заводе им. Кулакова производились сложные механические узлы для устройств засекречивающей аппаратуры связи. Затем самолётами эти узлы переправлялись в Уфу, где на эвакуированном из Ленинграда же заводе эти узлы встраивались в ЗАС и поставлялись в войска, обеспечивая секретность переговоров командиров разных уровней.

Но всего этого не было бы без дороги, проложенной по поверхности озера-моря, и ниточек инфраструктуры по его дну — без Дороги жизни. А её самой не было бы без героических усилий воинов Волховского фронта. Именно они своими потом и кровью сдерживали рвавшиеся на юг, за Свирь, финские войска на северном фланге и стремившиеся навстречу финнам, чтобы замкнуть "второе кольцо блокады", немецкие группы армий "Север", на южном.

Своё значение Дорога жизни потеряла лишь в 1943 году после прорыва блокады. 12 января 1943 года войска Волховского и Ленинградского фронтов в ходе операции "Искра" перешли в наступление и 18 января объединились на левом берегу Невы, в районе рабочих посёлков № 1 и № 5, тем самым прорвав блокаду Ленинграда. Узкая, болотистая полоска земли на южном берегу Ладоги дала возможность связать Ленинград с остальной страной дорогой по суше — уже 18 января ГКО примет решение о строительстве здесь железной дороги — Дороги победы, как назовут её потом. Именно она заменит собой Дорогу жизни.

Кстати, именно там, в болотах южного берега Ладоги советские войска впервые столкнулись с немецкими тяжёлыми танками "Тигр", которые будут массово применены очень скоро — в ходе Курской битвы. Именно захваченный "Тигр", обстрелянный затем на полигоне под Кубинкой, подтолкнул руководство СССР к созданию тяжёлых ИСов и модернизированных "тридцатьчетвёрок" с новой башней и 85-миллиметровым орудием. Именно эти танки вспарывали оборону и немцев, и финнов, и венгров, и румын в 44—45 гг. Именно они ворвались в Европу. Спрыгивая с них, советские десанты водружали знамёна победы над немецкими городами. Впрочем, это уже другая история. Которой не было бы, если бы не выстоял Ленинград, если бы не дорога, дававшая ему жизнь, дорога через Ладогу.

"Недаром Ладога родная Дорогой жизни названа", — поётся в песне, написанной в далёком 1942 году. Песня эта, хотя и написана конкретными поэтом и композиторами, вплелась в народную душу, как и знаменитая "Волховская застольная":

Выпьем за тех, кто неделями долгими

В мёрзлых лежал блиндажах,

Бился на Ладоге, дрался на Волхове,

Не отступал ни на шаг.

Выпьем за тех, кто командовал ротами,

Кто умирал на снегу,

Кто в Ленинград пробирался болотами,

Горло ломая врагу.

Сам видел, как плачут, подпевая этим песням, ветераны. Так сейчас плачут севастопольцы, когда поют "Легендарный Севастополь". События в Севастополе и в Крыму для нас сейчас — совсем недавнее прошлое, но и о том, что произошло 75 лет назад, мы не вправе забывать. Этой памятью мы живы. И мы, петербуржцы, помним о подвиге Ленинграда и о Дороге жизни, подарившей нам жизнь.