Правнук Пушкина в люфтваффе. Как потомок поэта в армии Гитлера спас от смерти 125 греков

У великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина осталось четверо детей и множество более отдалённых потомков. Судьба многих из них была драматичной, но с одним из правнуков Александра Сергеевича произошла и вовсе поразительная история. Во-первых, он был офицером люфтваффе, нацистских военно-воздушных сил, и руководил оккупацией небольшого греческого острова. Во-вторых, он был убеждённым противником Гитлера и сумел на этой должности совершить без всяких натяжек подвиг человечности.

В 1836 году у Александра Пушкина и Натальи Гончаровой родилась дочь Наталья. В юности у неё было много поклонников в свете; её первый брак оказался неудачным, но после тридцати Наталья вышла за Николая Вильгельма, принца Нассау. Брак был морганатический, и дети от него получили титул графов фон Меренберг.

Хотя Меренберги быстро онемечились, Георг Николай фон Меренберг, сын от этого брака, тоже не был чужд связями с Россией: он женился на княжне Ольге, дочери императора Александра II. Хотя сам он был немцем уже до мозга костей, память о происхождении его самого и супруги давала о себе знать. Георг Николай воевал в Первую мировую и специально добился отправки на Западный фронт — воевать против России он не желал. В русской прессе, правда, появилась заметка "Внук Пушкина против России". Где сообщалось, что "граф Георгий Николаевич Меренберг, родной внук нашего великого поэта, единственный сын дочери А.С. Пушкина Натальи Александровны и принца Николая Нассауского служит ротмистром в одной из гвардейских кавалерийских частей германской армии". Но это всё же было преувеличением.

К этому моменту у Меренберга был взрослый сын Георг-Михаэль. Он тоже воевал, но тоже на западе. Затем война закончилась, и толпы бывших солдат и офицеров германской армии отправились по домам. Меренберги особо не процветали — в Германии бушевал экономический кризис. А затем началась новая мировая война.

Георг-Михаэль врагом себе, конечно, не был. Будучи гражданином Германии, он попал на военную службу автоматически. Там он служил в люфтваффе, военно-воздушных силах Третьего рейха. Правда, сам никуда не летал, работал в наземном персонале и командовал аэродромной обслугой. Но в этом качестве ухитрился прославиться вольными взглядами.

Дело в том, что фон Меренберг не слишком хорошо относился к нацизму как таковому. В немецких вооружённых силах хватало и искренних фанатов фюрера, и любителей покрутить фиги в кармане, и прямых заговорщиков. В заговорах против Гитлера фон Меренберг не участвовал, но и любить не любил. Причём настолько, что во время службы получал взыскания за демонстративный отказ "метать зигу", а затем вообще побил члена нацистской партии. Вообще-то, он, конечно, рисковал, но происхождение давало некоторый иммунитет. Поэтому от репрессий Меренберг был в известных пределах ограждён, но и в чинах тоже не рос.

Так бы он и служил, но в 1943 году Меренберга подстрелили партизаны. Лечился долго, и, пока он лежал в госпиталях, командование сочло, что это удачный случай отделаться от беспокойного подчинённого. Так что, оправившись после ранений и проведя много месяцев в тылу, правнук Пушкина уехал подальше с глаз руководства. Его назначили командовать оккупацией греческого острова Парос.

Парос — один из множества островков Кикладского архипелага. Не слишком маленький — 20 на 13 км, но и не то чтобы стратегически важный. Однако теперь на нём строился военный аэродром, за этими работами фон Меренберг и должен был приглядывать в качестве командира 1010-го крепостного батальона.

Но просто сидеть и наслаждаться морем и солнцем, ожидая, пока закончится война, возможности тоже не было. На острове было много местных партизан, к тому же англичане присылали кадровых диверсантов. Собственно, свободная должность коменданта райского острова образовалась, потому что предшественник Меренберга был тяжело ранен во время налёта на аэродром. С британской подлодки высадился десант из греческих добровольцев, и совместно с местными партизанами они наделали шума. Партизаны разломали оборудование, перерезали телефонные кабели, застрелили двух связистов — словом, Меренберг приехал в растревоженный улей.

К этому моменту оккупанты уже схватили и повесили местного молодого партизана. Но этим дело не ограничилось. Немцы истребовали 125 мужчин для массового расстрела, причём ещё и предложили жителям Пароса самим выбрать, кто пойдёт на казнь.

Брать такой грех на душу только что приехавшему и вступившему в командование Меренбергу совершенно не хотелось. Посредничать на переговорах собиралась Греческая православная церковь. На Паросе находился мужской монастырь Логоварда, и монахи были самой авторитетной местной группой. Проблема в том, что прямая коммуникация с греками была бы чересчур даже для Меренберга — тут его легко могли объявить изменником. И тогда грекам пришла в голову отличная мысль, как легализовать переговоры. Они пригласили нового коменданта посетить монастырь с неофициальным визитом — как культурную достопримечательность. Вне немецкого штаба диалог мог быть куда более раскованным.

Меренберг прекрасно понимал, для чего его на самом деле приглашают, и с готовностью согласился. 23 июля 1944 года он приехал в монастырь с небольшой группой сопровождающих и переводчиком. Его провели по галерее местной иконописи, переплётному цеху, показали библиотеку, монастырские постройки, дали понаблюдать за вечерней службой и перешли, собственно, к главной части — неформальному ужину. За ягнёнком с оливками и вином комендант несколько расслабился. К тому же по совпадению на стене висела картина с видом Ялты — её когда-то привезли на Парос русские монахи, а Меренберг бывал в Крыму в детстве, ещё до Первой мировой, и изрядно растрогался. И тут игумен Филофей, под благовидным предлогом удалив из комнаты всех, кроме переводчика, заговорил о главном — он просил не казнить обречённых.

Нужно представлять себе контекст. За три дня до этого в Берлине произошло покушение на Гитлера, сам нацистский фюрер был серьёзно ранен и контужен. Подлинных и мнимых заговорщиков искали со всей свирепостью. Меренберг рисковал уже самим фактом визита, а тут его просили сделать окончательный выбор между интересами службы и совестью. Для пущего усиления игумен попросил, раз уж нельзя отменить казнь, включить в список казнимых его самого. И тогда Меренберг предложил компромисс. Заложники останутся в живых, но больше на Паросе диверсий не будет. Это действительно было лучшее, что он мог предложить.

У этой истории был счастливый конец. Немецкая оккупация заканчивалась — к осени 1944-го Красная армия ворвалась на Балканы, немцы стали сворачивать свои базы. Меренберга в итоге отстранили от командования и выгнали из армии без пенсии, но сделать с ним что-то более серьёзное так и не собрались. А в 1945-м закончилась война, и фон Меренберг со спокойной совестью уехал в Висбаден, где ещё 20 лет спокойно жил, пока не умер. Пафосных мемуаров, подобно многим немецким офицерам, он не писал. Более того, удивительно, но он не стал рассказывать о событиях на Паросе даже своей семье — она всплыла только в наше время, когда потомков Меренберга начали искать монахи. Филофея к тому моменту тоже уже не было в живых — он скончался в 1980 году. А правнук Пушкина фон Меренберг показал, что, даже нося один из самых позорных мундиров в мировой истории, можно остаться человеком.